Гайдн. Симфония № 99 Hob. I:99, ми-бемоль мажор (1793)
Бетховен. Симфония № 9, соч. 125, ре минор (1817 – 24)
Orchestra of St. Luke's
Sir Roger Norrington, Conductor
Jessica Rivera, Soprano
Kelley O'Connor, Mezzo-Soprano
Gordon Gietz, Tenor
Wayne Tigges, Bass-Baritone
Westminster Symphonic Choir
Joe Miller, Conductor
Kelley O'Connor, Mezzo-Soprano
Gordon Gietz, Tenor
Wayne Tigges, Bass-Baritone
Westminster Symphonic Choir
Joe Miller, Conductor
…And the rest of you, if you'd just rattle your jewelry[1].
Подъём на галереи и, в особенности, на балкон Карнеги-холла – утомительное занятие: приходится карабкаться по крутым, довольно узким лестницам и путаться в лабиринте безликих коридоров. Самые терпеливые и предусмотрительные могут воспользоваться двумя лифтами, но восьмистам тридцати семи обитателям балкона следует приступать к тренировкам заблаговременно – лифт идёт лишь до третьего яруса. Лифты движутся с неторопливостью и регулярностью трансатлантических лайнеров; отправляющимся в путешествие стоит запастись не только спасательными жилетами, но также и провизией. Ещё один подвох, подстерегающий восходителей – запутанная кодировка мест: вместо понятных человеку «балконов» и «ярусов» на билетах указаны загадочные CB4, DC7, P12… Машинам так удобнее.
Публика на балконе своеобразная; заметно прибавляется сумасшедших – дирижирующих и подпевающих, много не по сезону разряженных девиц и дам, невыносимо громко стучащих шестидюймовыми каблуками, и кавалеров, скрипящих новыми ботинками, портупеями и крахмальными рубашками. Ветхие обитатели партера давно усвоили удобный, почти домашний стиль, появляясь на концертах едва ли не в пижамах и тапочках – не то наверху: духи применяются в боевых количествах, бижутерии достаточно для покорения небольшого островного государства.
Звук на балконе достигает сингулярности, немыслимой в партере; следы стереофонии, ещё уловимые на галереях, совершенно исчезают. Наиболее выигрышно удалённость сказывается на звучании ударных – впервые за десятилетия посещений симфонических концертов нам удалось услышать литавры в динамическом и тембровом балансе с основными группами оркестра; то же относится к обычно резким тарелкам и треугольнику.
Девяносто девятая симфония Гайдна исполнена безукоризненно. Оркестр им. Св. Луки[2] блистателен в интерпретации музыки Барокко и Классицизма; исполнение позднего Гайдна не становится исключением. Камерность произведения как нельзя лучше отвечает сдержанной интерпретации сэра Роджера Норрингтона[3]. Одухотворённое исполнение не омрачается ни единой неверной нотой, вступления групп монолитны, динамика умеренна и точна; даже обычно ненадёжные медные оказываются на высоте, радуя не только безупречной интонацией, но и роскошным, благородным тембром. Известное знатокам превосходство «лукинианцев» над пресыщенными, избалованными вниманием публики «филармонистами»[4] как нигде очевидно в исполнении музыки XVIII века; обширная дискография оркестра[5] (и сэра Роджера[6]) является лучшим тому подтверждением.
Roll over Beethoven
Нирвана длится недолго, минут двадцать пять; после непродолжительного перерыва,
Подъём на галереи и, в особенности, на балкон Карнеги-холла – утомительное занятие: приходится карабкаться по крутым, довольно узким лестницам и путаться в лабиринте безликих коридоров. Самые терпеливые и предусмотрительные могут воспользоваться двумя лифтами, но восьмистам тридцати семи обитателям балкона следует приступать к тренировкам заблаговременно – лифт идёт лишь до третьего яруса. Лифты движутся с неторопливостью и регулярностью трансатлантических лайнеров; отправляющимся в путешествие стоит запастись не только спасательными жилетами, но также и провизией. Ещё один подвох, подстерегающий восходителей – запутанная кодировка мест: вместо понятных человеку «балконов» и «ярусов» на билетах указаны загадочные CB4, DC7, P12… Машинам так удобнее.
Публика на балконе своеобразная; заметно прибавляется сумасшедших – дирижирующих и подпевающих, много не по сезону разряженных девиц и дам, невыносимо громко стучащих шестидюймовыми каблуками, и кавалеров, скрипящих новыми ботинками, портупеями и крахмальными рубашками. Ветхие обитатели партера давно усвоили удобный, почти домашний стиль, появляясь на концертах едва ли не в пижамах и тапочках – не то наверху: духи применяются в боевых количествах, бижутерии достаточно для покорения небольшого островного государства.
Звук на балконе достигает сингулярности, немыслимой в партере; следы стереофонии, ещё уловимые на галереях, совершенно исчезают. Наиболее выигрышно удалённость сказывается на звучании ударных – впервые за десятилетия посещений симфонических концертов нам удалось услышать литавры в динамическом и тембровом балансе с основными группами оркестра; то же относится к обычно резким тарелкам и треугольнику.
Девяносто девятая симфония Гайдна исполнена безукоризненно. Оркестр им. Св. Луки[2] блистателен в интерпретации музыки Барокко и Классицизма; исполнение позднего Гайдна не становится исключением. Камерность произведения как нельзя лучше отвечает сдержанной интерпретации сэра Роджера Норрингтона[3]. Одухотворённое исполнение не омрачается ни единой неверной нотой, вступления групп монолитны, динамика умеренна и точна; даже обычно ненадёжные медные оказываются на высоте, радуя не только безупречной интонацией, но и роскошным, благородным тембром. Известное знатокам превосходство «лукинианцев» над пресыщенными, избалованными вниманием публики «филармонистами»[4] как нигде очевидно в исполнении музыки XVIII века; обширная дискография оркестра[5] (и сэра Роджера[6]) является лучшим тому подтверждением.
Roll over Beethoven
Нирвана длится недолго, минут двадцать пять; после непродолжительного перерыва,
проведённого в очереди за напёрстком неожиданно ароматного, хоть и необъяснимо переохлаждённого шардоне (иноязычные бармены не могут скрыть разочарования при виде талона – плакали чаевые!), начинается главная – для многих – часть программы: Девятая симфония Бетховена. К чести руководителей оркестра, исполнение строго следует 
предписаниям автора и, в контрасте с недавней практикой, не усиливается дополнительными «пультами» струнных и медных. (К слову заметим, что буквалистское прочтение партитур часто становится приятной неожиданностью, новым открытием затасканных шедевров; см., например, записи Николауса Арнонкура[7], Бернарда Хайтинка[8] или чрезвычайно любопытное исполнение «Героической» Даниэлем Гроссманом и «Ансамблем двадцати восьми»[9] – именно столько оркестрантов задействовано в записи. Привычные к караяновским излишествам слушатели предупреждены.). Оркестр, по всей видимости, исполняет симфонию в оригинальной редакции; это явствует из далёких скачков струнных[10] (в первой части) и медныx[11] (на протяжении всего произведения), обычно транспонируемых для удобства музыкантов. Непривычным кажется дублирование фаготом контрабасов в финале (интонация небезупречна, но, из-за низкой тесситуры, назвать и наказать виновного нелегко); с другой стороны, вступление контрафагота звучит неожиданно свежо. Сэр Роджер ревностно придерживается темпов, указанных автором, что приятно оживляет нередко затянутое Adagio molto e cantabile и придаёт весомость обычно торопливому маршу (Alla marcia в размере 6/8).
Несмотря на компетентное исполнение хора, оркестра и солистов, колоссальная симфония не оправдывает ожиданий. Дело, по всей видимости, в самой неповоротливой симфонии, являющейся, несмотря на многочисленные попытки коррекции, усовершенствования, переоркестровки[12], чудовищной бесформенностью, полной
предписаниям автора и, в контрасте с недавней практикой, не усиливается дополнительными «пультами» струнных и медных. (К слову заметим, что буквалистское прочтение партитур часто становится приятной неожиданностью, новым открытием затасканных шедевров; см., например, записи Николауса Арнонкура[7], Бернарда Хайтинка[8] или чрезвычайно любопытное исполнение «Героической» Даниэлем Гроссманом и «Ансамблем двадцати восьми»[9] – именно столько оркестрантов задействовано в записи. Привычные к караяновским излишествам слушатели предупреждены.). Оркестр, по всей видимости, исполняет симфонию в оригинальной редакции; это явствует из далёких скачков струнных[10] (в первой части) и медныx[11] (на протяжении всего произведения), обычно транспонируемых для удобства музыкантов. Непривычным кажется дублирование фаготом контрабасов в финале (интонация небезупречна, но, из-за низкой тесситуры, назвать и наказать виновного нелегко); с другой стороны, вступление контрафагота звучит неожиданно свежо. Сэр Роджер ревностно придерживается темпов, указанных автором, что приятно оживляет нередко затянутое Adagio molto e cantabile и придаёт весомость обычно торопливому маршу (Alla marcia в размере 6/8).Несмотря на компетентное исполнение хора, оркестра и солистов, колоссальная симфония не оправдывает ожиданий. Дело, по всей видимости, в самой неповоротливой симфонии, являющейся, несмотря на многочисленные попытки коррекции, усовершенствования, переоркестровки[12], чудовищной бесформенностью, полной
примечательных, но не связанных структурно замыслов, бессвязным набором разнообразных композиторских приёмов, местами резких, местами курьёзных созвучий, неудачной попыткой оформления в ясную схему высоких устремлений и наивных политических идей. Ущербность композиторской техники Бетховена, неуклюжесть его форм становятся всё более очевидными с течением времени: его adagios неизменно превращаются в похоронные марши, его фуги беспомощны, динамика груба (возможно, из-за ранней глухоты), гармония угловата, инструментовка резка… В системе координат с осями «примитив – заумь» и «трагизм – оптимизм» Девятая симфония занимает уникальную – счастливую – среднюю позицию. Формально более сложная, чем классически ясные работы Моцарта, Гайдна и их менее известных современников Мысливичека, Диттерсдорфа, Карла Стамица или младших Бахов, симфония твёрдо следует правилам классической гармонии, избавляя слушателя от необходимости даже рудиментарного анализа, её масштабность становится в глазах слушателя импозантностью – «большее» значит, до определённого предела, «лучшее». (Девятая – самая протяжённая из симфоний стандартного репертуара, её исполнение длится около 65 минут, достигая, в некоторых случаях, 75 минут и более[13]). Оптимизм, эмоциональная прямолинейность произведения выгодно отличает его (опять же, в глазах публики) от тревожной меланхоличности «Неоконченной» Шуберта, романтической несдержанности программных симфоний Берлиоза или Листа, изломанности Малера… Дорогие сердцу провинциала композиторы национальных школ – Дворжак, Сибелиус, Нильсен, Чайковский, Рахманинов (не стоит и говорить о Бородине, Балакиреве, Римском-Корсакове, Калинникове и прочих «азиатах», находящихся за пределами глобального музыкального сознания) не становятся эталонами универсализма именно из-за своей национальной специфичности, воспринимаемой условным западноевропейцем и его американским преемником как экзотичность – местечковость! (Не случайно, автора полутора десятков опер, трёх симфоний и многочисленных симфонических поэм, нескольких концертов и бездны вокальной музыки Римского-Корсакова знают на Западе по «Шехеразаде», Балакирева – по «Исламею», Бородина – по «Половецким пляскам»…). Философичность, недосказанность Брамса или Брукнера слишком обременительны для рассеянного ума типичного слушателя; пресный Мендельсон (за исключением, пожалуй, Четвёрной симфонии) и не раскрывшийся в крупной форме Шуман также не могут составить серьёзную конкуренцию прямодушному Бетховену. Самое невинное заигрывание композиторов с атональностью продолжает вызывать в публике судороги – Шёнберг, Хиндемит, Айвз, Мессиан, Шостакович по-прежнему кажутся одним – претенциозными и недоступными эстетами, другим – ловкими шарлатанами. Тем не менее, влияние Бетховена продолжает ослабевать; заинтересованная публика, утомлённая политической риторикой и перекормленная бесчисленными записями[14] «Героических», «Лунных» и «Патетических», осмелев, перетекает в разрастающийся лагерь малерианцев.
(Смеем надеяться, разрыв между «авангардом» и «массой» будет сокращаться – Малер умер 99 лет назад!) Бетховен продолжает возглавлять списки популярности[15], но это говорит не столько о качестве и актуальности его работ, сколько о консерватизме и нелюбознательности масс, безоговорочно доверяющих «брендам» и, в противоречии со стихийным эгалитаризмом пролетария, нуждающихся в кумире. Посему, посещение исполнения Девятой – паломничество, совершаемое благоверным меломаном хотя бы единожды. Ура!Оценки:
Гайдн: A+
Бетховен: B
Chardonnay: A
[1] http://www.eabf.org.uk/royal-variety-performance/archive/1960s/1963. Прямая ссылка: http://www.youtube.com/watch?v=AXlvhEjDbxE&feature=player_embedded. Смотреть с 4:45.
[2]Официальная страница оркестра (на английском): http://www.oslmusic.org
[3] Roger Norrington (1934 – ).
[4] New York Philharmonic, http://nyphil.org
[7] Count Nikolaus de la Fontaine und d'Harnoncourt-Unverzagt (1929 –).
[8] Bernard Johan Herman Haitink (1929 –).
[9] Dániel Grossmann; Ensemble28. Информацию можно найти на официальном сайте компании https://neos-music.com. Детальное описане (на трёх европейских языках) можно загрузить отсюда: https://neos-music.com/downloads/album-infos/NEOS_30802.zip.
[10] На септиму.
[11] На октаву и более.
[12] К редакторам или аранжировщикам относятся Вагнер, Малер, Peter Hauschild, издательства Breitkopf & Härtel, Bärenreiter и др. Число различий между изданиями достигает трёх тысяч.
[13] Известна запись Карла Бёма с Венским филармоническим оркестром, длящаяся более 79 минут: http://music.barnesandnoble.com/Beethoven-Symphony-No-9/Karl-Bohm/e/28944550320/?itm=2&USRI=Beethoven%3a+Symphony+No.+9+bohm
[14] Ещё в 1989 г. обозреватель New York Times Джон Рокуэлл сокрушается о засилии бетховенских программ. http://www.nytimes.com/1989/01/08/arts/recordings-sifting-through-bushels-of-beethoven.html?pagewanted=1
[15] Например, этот: http://digitaldreamdoor.nutsie.com/pages/best-classic-symp.html или этот: http://www.wqxr.org/articles/wqxr-features/2010/jan/01/classical-countdown/. Последний лист отражает мнения обывателей «столицы мира»; пять симфоний Бетховена входят в первую десятку.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Здесь можно оставить комментарий.