Пятница, 1 марта 2010 г.,
Figaro – Franco Vassallo
Rosina – Diana Damrau
Count Almaviva – Barry Banks
Dr. Bartolo – Maurizio Muraro
Don Basilio – Samuel Ramey
Berta – Claudia Waite
Fiorello – John Moore
Sergeant – Mark Schowalter
Ambrogio – Rob Besserer
Recitative Accompanist – Robert Morrison
Conductor – Maurizio Benini
Production – Bartlett Sher
Stage Director – Kathleen Smith Belcher
Set designer – Michael Yeargan
Costume designer – Catherine Zuber
Lighting designer – Christopher Akerlind
[15] Поиски можно начать отсюда: http://www.metoperafamily.org/metopera/broadcast/on_air.aspx
Никто не ожидает испанской инквизиции![1]
«Севильский цирюльник» в Метрополитен опере – редкий случай откровенной халтуры, практически невиданной на сцене этого заслуженного учреждения с восьмидесятых годов; подобный эффект достигается сочетанием двух элементов: бездарной постановки и безучастного исполнения… и убогих декораций. Трёх элементов: бездарной постановки, безучастного исполнения, убогих декораций… и нищенских костюмов. Четырёх: бездарной постановки, безучастного исполнения, убогих декораций, нищенских костюмов… и безжалостной эффективности бухгалтерии.… А также циничного расчёта на крохоборство и попустительство невзыскательной публики: из-за дурной погоды и, возможно, нелестной молвы, два билета продаются по цене полутора.
Объявления перед началом спектакля обычно не предвещают ничего хорошего[2] – увы, дурное предзнаменование оправдывается. Пятьсот восемьдесят пятое представление «Цирюльника» на сцене Метрополитен предваряется появлением одного из директоров, сообщающего о болезни Дианы Дамрау[3], страдающей, по словам директора, «простудой». К удивлению зрителей, Kammersänger Damrau вскоре появляется на сцене и проводит роль Розины без видимых огрехов. Замена, всё же происходит – вместо Лоренса Браунли[4] Альмавиву поёт компетентный, но на редкость миниатюрный англичанин Бэрри Бэнкс[5]. Персона тенорово-округлого Бэнкса никак не вяжется с представлением о неотразимом герое-любовнике; четырёхдюймовые каблуки не спасают положения, лишь усиливая комический эффект. Из певцов выделяется, пожалуй, Маурицио Мураро[6] (доктор Бартоло), проводящий роль с апломбом искушённого профессионала. Бас по-прежнему громогласного и подтянутого Сэмьюэла Рэйми[7] (дон Базилио), увы, утратил былую гибкость и «бархатистость», приобретя неприятное старческое вибрато и сухость, едва не доходящую до хриплости, что составляет неудачную комбинацию с «бочковой» глухостью некогда дивного голоса. Тем не менее, певец являет внушительную фигуру; его драматический талант возмещает ущербность вокала. Фигаро Франко Вассало[8] (первая и пока единственная роль певца на сцене «Мет») не отличается оригинальностью, но, хотя бы, не вызывает протеста; его интонация безупречна, игра естественна. Беспокойство вызывают лишь некоторые ритмические вольности, допускаемые солистом с попустительства дирижёра.
Вышеперечисленное можно занести в актив спектакля; следует упомянуть и недостатки.
Один осёл, 3,995 ослов…
Постановка Бартлета Шера[9] отчаянно, мертвенно консервативна; декорации, представляющие собой несколько свободностоящих дверей и апельсиновых деревьев в кадках, унылы и безлики. Видны неструганые подпорки (некоторые двери стоят под прямым углом к зрительному залу); при передвижении декораций слышен скрип соединений. Тусклый, мутный свет дополняет безрадостную картину. Казарменную серость интерьеров[10] (самой буйной фантазии недостаточно, чтобы разглядеть за убогими фанерными щитами Севилью) оживляет лишь сцена бури – отсвет искромётной постановки[11] нобелевского лауреата Дарио Фо[12], несомненно, знакомой Шеру. Неопытного режиссёра – по всей видимости, агорафоба – страшит любой намёк на перспективу; действие происходит в блёклой, ограниченной барьерами «деревьев» и «дверей» зоне, в стерильном пространстве непригодных для музыцирования, бритья, флирта, ссор – и жизни вообще – «углов». Приёмы сценографии кажутся заимствованными из лексикона самодеятельных оформителей торговых залов и витрин хозяйственных магазинов – предметы существуют вне связи с человеком, без учёта его пропорций и его «механики»; в данной постановке всё «плохо сидит», всё «не по руке»… В растерянной попытке оживить действие, режиссёр дважды выводит на сцену осла – смысл этого приёма поистине непостижим! Об осле не упоминает ни Бомарше, ни Стербини[13], персонажи никак не взаимодействуют с животным – осла выводят, необъяснимо долго держат на сцене и уводят. Хочется надеяться, что режиссёр расширит палитру способов увеличения метража в рамках бюджета; если нет, мы будем рады выступить с предложениями. Отдельного упоминания заслуживает гардероб, состоящий из обносков, доставшихся от старых постановок «Риголетто», и бракованной продукции матрасной фабрики.
Спектакль – и в этом вина дирижёра – тормозится частыми паузами, преувеличенными ritardandi; безвольное потакание прихотям певцов лишает действие целеустремлённости, размеренности. Неостановимая машина Россини, становясь жертвой саботажа, то и дело даёт сбои: даже ударные Largo al factotum, La Calunnia, A un dottor dell mia sorte, скорее прерывают действие, чем способствуют его развитию. Ни шатко, ни валко опера ползёт к финалу; коллектив движется на «автопилоте», не заботясь о логике драмы и динамике действия. Темпы кажутся произвольными, диалоги бессвязными, сцены непоследовательными; спектакль пропитан духом безучастия и нерадивости, вызывая аллюзии с анекдотическими первоянварскими утренниками в провинциальном ТЮЗе. Непринуждённая лёгкость, щегольская небрежность, предполагаемые автором, заменяются натужным старанием, игрой «на публику». Исполнители (в особенности, хористы) силятся поймать сильную долю и не пропустить вступления – участникам явно не до «воплощения-переосмысления». В гражданской войне между оркестром и хором Маурицио Бенини придерживается нейтралитета, предоставляя последнему полную свободу выбора темпов и динамики. Хористы, марширующие под свой, одним им слышный барабан, представляют не единственную проблему: борьба с врагами внутренними также заканчивается не в пользу дирижёра – оркестр играет безучастно, вразнобой; увертюра начинается с чудовищной фальши валторн, по счастью, единственной. Нет сомнения, что материал досконально известен исполнителям, но поговорка «репетирует тот, кто играть не умеет» не находит подтверждения в данном случае. Отсутствие энтузиазма и безответственное отношение к заезженному произведению, идущему в Метрополитен опере с 1883 года, очевидны. Разброду в оркестре и на сцене можно найти объяснение: значительная часть оркестровой ямы закрыта настилом, на котором происходит часть действия; оркестр слышно плохо не только зрителям, но, по всей видимости, и певцам. Звук, доносящийся из проёма, кажется придушенным, лишённым обертонов, «картонным».
«Выходит, я же одурачен...»[14]
Несведущий народ не догадывается, как ему плохо и кажется вполне удовлетворённым – крики «браво» (несклоняемые по родам) раздаются при малейших признаках diminuendo к месту и не к месту. Впрочем, не стоит ожидать утончённости от публики, покупающей билеты (с пятидесятипроцентной скидкой!) на репертуарные спектакли (mea culpa!). В зале немало случайных посетителей – стареющих уездных бизнесменов (Нью-Джерси, Пенсильвания) и сравнительно молодых пар, одетых с неуместной для понедельника роскошью. Расфуфыренность публики доходит до крайности – в партере немало дам в кричащих нарядах разнообразнейших стилей – от квазивикторианских платьев с невероятно оттопыренными задами до чудовищного размера эдвардианских шляп, очевидно неуместных в театре.
Спектакль заканчивается бурной, но короткой (наутро на работу!) овацией. Куда более честными были бы, на наш взгляд, слова ленинградского лишенца: «…театр закрывается. Нас всех тошнит».
Любознательный слушатель может найти запись прямой трансляции в архивах[15] Мет оперы или Sirius XM Radio (не бесплатно).
[1] Разумеется, это ссылка на серию скетчей The Spanish Inquisition (©1970, Monty Python's Flying Circus, Series 2 Episode 2).
[2] Припоминается одно разительное исключение – замена Катарины Далайман (Katarina Dalayman) божественной Вальтрауд Майер (Waltraud Meier) в феноменальном «Тристане» под руководством Даниэля Баренбойма 12 декабря 2008 г.
[3] Diana Damrau (1971 – ).
[4] Lawrence Brownlee (1972 –).
[5] Barry Banks.
[6] Maurizio Muraro.
[7] Samuel Edward Ramey (1942 –).
[8] Franco Vassallo.
[9] «Цирюльник» – первая постановка режиссёра в Мет опере.
[10] Следует заметить, что
[12] Dario Fo (1926 –) – лауреат Нобелевской премии по литературе за 1997 г.
[13] Cesare Sterbini (1784 – 1831) – автор либретто оперы.
[14] Цитата заимствована из русского текста оперы. «Севильскiй Цирюльникъ» шел в России с 1821 года; на русском языке – с 1822 г.
